Джек Лондон

Просто оно не вполне достаточно, не целостно.

Потому что очень многое и наследия Лондона ускользает, пока в поле зрения мы держим «Белое безмолвие», «Любовь к жизни», «Тропой ложных солнц» - и только. У каждого крупного писателя есть своя главная книга.

Обычно к ней ведет петляющая дорога, которая протянулась через десятилетия поисков. С Лондоном дело обстояло по другому.

Северные рассказы которым он более всего обязан своей не меркнущей славой, созданы в самом начале творческого пути.

Разумеется, они явились наиболее творческим свершением писателя.

Однако материал, казавшийся неисчерпаемым, стал иссякать, и довольно быстро. «Белый клык», опубликованный в 1906 году, был последней лондоновской страницей о Севере.

Четыре года спустя, переработав свои старые сюжеты, а отчасти их дополнив, Лондон напечатал роман «Время не ждет», потом цикл новелл «Смок Белью», и выяснилось, что он повторяет самого себя. Мало того, он себя ухудшает.

Отчего произошла такая подмена? О многом тут можно только догадываться.

Обычно говорят, что роковую роль в судьбе Лондона сыграл его невероятный читательский успех, который он хотел удержать во что бы то ни стало. Если это и правда, то не полная: видны причины, лежащие на поверхности, и не видны другие, хотя они, возможно, самые главные. Да Лондон писал в вечной спешке, он не щадил своего таланта, не проявлял к себе должной требовательности. Все это известно, как известен и печальный итог: чувство своего литературного банкротства и смерть в сорок лет, очень похожая на самоубийство. И все же подобный финал не объяснить, толкуя о популярности, которую Лондон пытался сохранить, делая уступку за уступкой не самым взыскательным вкусам, о напряжении, какого потребовали его поздно написанные книги, о каждодневной работе на пределе физических сил. Как всегда, если речь идет о драме выдающейся творческой личности, истоки этой драмы нужно искать в творчестве, а не в одних лишь разочарованиях в будничной жизни. И, может быть, решающим фактом драмы Джека Лондона как раз явилось неотступно последовавшее чувство, что высший взлет дарования совпал для него с начальной порой писательства. В дальнейшем только мгновениями - как в «Мартине Идене», как в «Мексиканце» и нескольких рассказах, навеянных впечатлениями от плавания в Полинезию, - обретал он свой истинный творческий уровень. Но превзойти себя не мог даже в эти счастливые минуты. Для истинного художника сознание, что пик давно позади и дорога идет неуклонно в низ, тягостно без меры.

Сохранилось не так уж много свидетельств, которым можно доверять, когда пытаешься представить себе реальную атмосферу последних лет жизни и творчества Лондона. Это очень разные свидетельства, однако все они сходны в одном: писателем овладел страх оказаться в тупике, страх перед непоправимым срывом. Он может удивить, учитывая, как много за те годы было сделано. И он вполне объясним, если оценивать написанное тогда по истинному достоинству. «Лунная долина», «Зеленый скиталец», «Маленькая хозяйка большого дома» - разве названные книги идут в какое-то сравнение с тем, что было написано десятью - пятнадцатью годами раньше, с его северным циклом? Он, видимо, сам понимал, что писательское счастье изменило, и делал отчаянные попытки его вернуть. «Смок Белью» и «Время не ждет» - грустные иллюстрации бесплодия таких усилий, особенно очевидного от того, что материал тут тот же самый, клондайский.

Популярность Лондона, все еще очень высокая, побудила тогдашних писателей с жадностью наброситься на эти книги, но почти единодушной реакцией оказалось разочарование. Да и как могло быть иначе, ведь всем еще помнилось, какой новизной, какой талантливостью поразили «Сын Волка», «Бог его отцов» - сборники рассказов, которыми Лондон дебютировал десять лет назад. Хуже всего, что неудачи последнего периода породили определенный стереотип отношения к Лондону, сохраняющийся по сей день.

Литературой из созданного им признают лишь северные рассказы с оговорками «Мартина Идена» да «Железную пяту». Все остальное воспринимается как эфемерная беллетристика, которая, строго говоря, должна была пережить участь однодневок, и никем бы сейчас не читалась, если бы не авторство Лондона.

Основания для подобных суждений как будто более чем достаточны. И все же это пристрастный суд: слишком резко рассекается на две неравномерные части то, что составляло единый художественный мир, слишком много восторгов по поводу одних книг, небрежения по поводу других. А ведь это все принадлежит перу Лондона и все несет на себе печать его личности, его исканий и противоречий, открытий и слабостей. Тут пролегли глубокие связи.

Внимательный взгляд непременно их обнаружит. Когда появились рассказы о Клондайке, впечатление было такое, словно до Лондона никто об этом не писал. Лишь потом вспомнились Майн Рид, приключенческие романы, авантюрные истории, действие которых разворачивалось поблизости от тех же мест. но в такой литературе Север остается лишь декорацией.

Лондон впервые сделал эту особую страну достоянием искусства.

Вскоре у него появилось очень много подражателей, однако ощущение полной новизны и необычности картин, созданных Лондоном, не исчезло, не притупилось по сей день. И это не удивительно.

Художественное открытие можно освоить, но повторить его нельзя: оно совершается однажды и остается в литературе навсегда., как не эксплуатируют его последователи. А северные новеллы Лондона были истинным открытием, и хотя новизна их мотивов давно потускнела, поэзия этих рассказов не меркнет. Вот хотя бы сюжет, не перестающий волновать писателя, - проверка на истинность, которую человек походит в условиях, создающих угрозу самому его существованию. После Лондона такие ситуации стали привычные в прозе ХХ века. Не сложно понять, почему они такие привлекательные, - об этом позаботилась сама действительность, в наш век наполнившаяся противоречиями столь масштабными и острыми, что от каждого потребовалась поистине величайшая собранность, чтобы устоять на крутых переломах истории.

Сойдясь лицом к лицу со смертью, человек у Лондона побеждал, если он был носителем подлинной человечности. И эти героика, не нуждающаяся в пышности, стала органичным свойством настоящей прозы нашего столетия, обязанной в этом отношении Лондону больше, чем кому - либо еще. Со временем и второй важнейший мотив северных циклов приобрел множество отголосков. Это мотив прямого столкновения «века стали» с «веком каменным», непосредственного контакта двух полярно раздельных форм жизнеустройства, систем ценностей и эпических понятий. Здесь была сквозная тема индейских новелл, а в дальнейшем - рассказов, посвященных ограбленной колонизаторами Полинезии, таких, как «Дом Мапуи» или «Кулау прокаженный». Мир этих рассказов трагичен, потому что предрешен и неминуем исход конфликта: будущее принадлежит «веку стали». Но за необратимостью перемен Лондон увидел не тот безоблачный «прогресс», какой обычно виделся его современникам. Он обнаружил в подобных столкновениях глубокое социальное содержание, сделавшее новеллы индийского и полинезийского циклов произведениями, резко обличительными по своему пафосу.

Героями их он изображал людей, величественных даже в неизбежном своем поражении, потому что проигрывают они не как слабые и сражаются до конца. А то, именовалось «прогрессом», под пером Лондона предстало исторической драмой, где противоречат друг другу две эпохи, не совместимые по своим устремлениям, верованиям принципам.

Завязываются тугие узлы противоречий, созданные самим поступательным ходом времени.